Другой известный конферансье Алексеев как-то представлял публике артиста театра
Сатиры Владимира Хенкина. Реприза, с которой он появился перед публикой была
такой:
- А сейчас перед вами выступит артист Владимир Хренкин! Ой, простите...
Херкин... Ну, вы же меня поняли!
Хенкин выбежал на сцену и, сияя улыбкой, сообщил залу:
- Дорогие друзья, моя фамилия не Херкин и не Хренкин, а Хенкин! Товарищ
конфедераст ошибся!
Как-то после концерта артистов развозят по домам. Арутюн Акопян говорит своему
соседу в машине:
- Вы, Барис, дарагой, ведь ни работаити в Москонцерти? Ну, да! Ну, да! Ви
знаити, в этам Москонцерти все так плохо одеты - просто не с кем пагаварить!
Иосифа Кобзона иногда доставали: смени фамилию, легче будет жить! Однажды,
совсем молодым человеком, он дрогнул. Тогда еще не было Кобзона, а был дуэт -
Кобзон и Кохно. На одном из концертов Кобзон сказал конферансье Олегу
Милявскому: Я придумал себе псевдоним: Иосиф Золотов. Так и объяви: Иосиф
Золотов и Виктор Кохно. Милявский согласился. Вышел на сцену и произнес:
- А сейчас на сцене молодые артисты! Поет дуэт - Виктор Золотов и Иосиф Кобзон!
Больше Кобзон никогда не менял фамилии.
В 60-е годы Гаркави вел концерт на стадионе. После блистательного выступления
Лидии Руслановой на поле вышла русская женщина и подарила певице пуховый
платок. Гаркави кричит в микрофон об истинной любви русского народа. Следующей
на помост вышла Эльмира Уразбаева. Только спела, на поле бежит узбек и дарит ей
часы. Гаркави, конечно, сопровождает подарок спичем о любви узбеков к своей
певице. Затем он объявляет выход Иосифа Кобзона и, чуть отвернувшись от
микрофона, предупреждает его:
- Ося, будь готов: сейчас евреи понесут мебель!
Товстоногов как-то участвовал в международной театральной ассамблеи в Лондоне.
В один из дней ее принимал в своем доме лорд-мэр британской столицы. Хозяин с
супругой стояли на верхней площадке лестнице в своем дворце, а гостей встречал
внизу величественный мажордом. Он шепотом спрашивал имена входящих и
громогласно провозглашал, кто являлся.
Наклонившись к уху Товстоногова мажордом спросил:
- WНаt is уоur nаmЕ?
- Tоvstоnоgоv! - произнес режиссер своим глухим пришепетывающим басом.
- Sоrrу. I dоn't undеrstаnd!
- Tоvstоnоgоv! - уже несколько раздраженно произнес метр.
Пауза стала затягиваться... Тогда мажордом, спасая профессиональную честь,
отстранился от гостя, посмотрел на его смуглое лицо с огромным носом и, стукнув
об пол огромным жезлом, прокричал:
- MISTЕR MОНАMMЕD!!!
Худрук театра им. Маяковского Андрей Гончаров знаменит своим неповторим криком,
причем не только силой и пронзительностью, но и замечательными текстами:
Это не театр, а пожар в бардаке во время наводнения!
Ваш спектакль скучен, как музей в понедельник!
Я болтаюсь один, как волос в супе!
Всю жизнь с ним рядом была его жена Вера Николаевна - актриса и красавица. Они
познакомились в детском саду и прожили вместе до ее смерти. Однако на репетициях
Гончаров ее ничем не выделял и орал, как на всех. Заводясь на репетициях он
часто забывал фамилию артиста. Так однажды он закричал из зала на собственную
жену:
- Что вы там играете? Вы, я вас спрашиваю!
На сцене стояло человек десять, не понимающих, кем он не доволен.
- Господи, Боже мой! - Гончаров схватил за руку завлита Тамару Браславскую -
Ну, как же ее!
- Кого? - не веря глазам, спросила та.
- Вон ту, справа!
- Вера Николаевна... - пролепетала Браславская.
- Да, да, вот именно: что вы там играете, Вера Николаевна!
Евгений Симонов рассказывал об одном актере вахтанговского театра, как тот
очень удобно завел себе любовницу в собственном дворе, в доме напротив. И при
этом очень гордился своей оборотистостью. Однажды он сказал жене, что едет в
Ленинград на три дня, а сам закатился к своей пассии и гужевался там от
вольного. К концу третьего дня любовница попросила его вынести мусор. Артист в
трико и домашних тапочках вышел на помойку, вытряхнул ведра и привычно пошел...
домой! Нажал кнопку звонка и в этот момент сообразил своей хмельной башкой, что
сотворил, но было уже поздно. Законная жена открыла дверь и обалдела: Отуда ты,
милый? Представьте себе этого оборотистого, в трико и тапочках на босу ногу, с
двумя мусорными ведрами в руках, не нашедшего ничего лучше ответить чем:
- Как откуда? Из Ленинграда!
Артист Геннадий Портер поступал в школу-студию МХАТ. Выдержал огромнейший
конкурс и был принят. Курс набирал матовский корифей Павел Массальский. На
третий день обучения Массальский объявил: Друзья мои, сегодня к нам на курс
придет Сам Михаил Николаевич Кедров! Он обратится к вам с приветственным словом.
Слушайте, друзья мои, во все уши и смотрите во все глаза! Перед вами будет
говорить ученик и друг великого Станиславского!
Вошел Кедров. Смотрит на студентов, голова трясется... Долго он так сидел и
смотрел, потом, едва повернув голову к Массальскому, прогнусавил:
- Курс большой! Будем отчислять!!!
Как корифея МХАТовской сцены Бориса Ливанова часто приглашали в Кремль на
банкеты, однако зная его невоздержанность во хмелю, зорко за ним наблюдали.
Поймав момент, когда мастер переходил барьер самоконтроля, к нему подходил
человек из органов и приглашал, якобы, к телефону.
Однажды чекист замешкался, и Ливанов, пользуясь случаем, вовсю накачивался
водкой. Наконец, он поднялся во весь свой гигантский рост. Все притихли, ожидая
тоста. Ливанов долго качался над столом, обводя всех невидящим взором, и всей
мощью своего голоса проревел:
- Ну, где этот мудак с телефоном?! - и рухнул без чувств.
После смерти Хмелева МХАТом управлял триумвират: Кедров, Станицын, Ливанов.
Кедров умер, Станицын отошел от дел, и все шло к тому, что Ливанова утвердят
главным режиссером театра и откроют, наконец, для него "красный кабинет"
Станиславского, в котором после смерти Учителя не сидел никто.
Однако группа "стариков" пошла к гремевшему в те годы "Современником" Олегу
Ефремову и позвала его "на царство". Ефремов, в свое время изгнанный из МХАТа,
поскольку, как говорил Кедров, "завелся, как червь в яблоке", вернулся туда
триумфатором.
Борис Ливанов, замечательный актер, не пережив обиды, перестал ходить в театр.
На все приглашения он отвечал одинаково: В "Современник" не хаживал, а в его
филиал тем более не пойду!
Мастер сидел дома и писал картины. Однажды к нему прибежал посыльный:
- Борис Николаевич, вас вызывает Художественная часть!
Ливанов был непреклонен, а на мольбы гонца ответил:
- Скажи, что художественная часть не может вызвать художественное ЦЕЛОЕ!
история